В 1947–1948 гг. Японская православная церковь, исторически и канонически связанная с Русской православной церковью, вошла в состав Американской митрополии – одной из православных юрисдикций Северной Америки. Несомненно, это подчинение Японской церкви Американской митрополии произошло под прямым давлением штаба оккупационных войск США. Но отторжение от Русской церкви началось задолго до второй мировой войны. Поэтому данную проблему следует рассматривать в контексте общей ситуации в русском православии после 1917 г. и места Японской церкви в нем; положения в самой Японской церкви в предвоенные и военные годы; степени возможности Московской патриархии восстановить прерванные войной связи с Японской церковью; места Митрополии в американском православии и причин, сделавших предпочтительным для оккупационных властей переход Японской церкви именно в эту юрисдикцию.

В 1912–1940 гг. Японскую церковь возглавлял епископ (с 1921 г. – архиепископ, с 1931 г. – митрополит) Сергий (Тихомиров). Исторические условия его служения были иные, нежели условия титанической деятельности первосвятителя Николая в эпоху Мэйдзи. Трагически отразившись на судьбе самого владыки Сергия, они привели в конечном счете к отторжению Японской церкви от Русской. Начало было положено событиями революции и гражданской войны в России, коренным образом изменившими судьбы русского православия. Война, изменение границ, эмиграция, отсутствие постоянной связи с Патриархом в Москве повлекли за собой многочисленные расколы, изменения юрисдикционной принадлежности многих епархий и церквей. 20–30-е годы часто называют периодом «великой церковной смуты». 20 ноября 1920 г. Патриарх Московский и всея Руси Тихон, учитывая катастрофическую ситуацию в стране, разделенной враждующими армиями, выпустил указ № 362, предписывавший епархиям, оказавшимся по какой-либо причине вне связи с патриархией, переходить на временное самоуправление. В 1921 г. в Сербии, в Сремских Карловцах, состоялся Собор эмигрировавших из России иерархов, принявший со ссылкой на указ Патриарха Тихона решение о создании временно самоуправляющейся Русской православной церкви за границей (РПЦЗ). Поначалу РПЦЗ мыслила себя как каноническая часть Московской патриархии в изгнании. Однако активная монархическая позиция, которую занимали многие иерархи РПЦЗ, не раз ставила под удар церковь в СССР, и без того подвергавшуюся жестоким репрессиям. В то же время вынужденные заявления Московской патриархии о лояльности советской власти вызывали негодование в РПЦЗ. Кульминацией стало издание в 1927 г. заместителем патриаршего местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским), стоявшим во главе РПЦ с 1925 г., «Декларации» о полном признании власти и совместной работе с ней для блага советской родины, «радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи». Более того, в ней содержалось требование к заграничному духовенству «дать письменное обязательство в полной лояльности к советскому правительству во всей своей общественной деятельности. Не давшие такого обязательства или нарушившие его будут исключены из состава клира, подведомственного Московской Патриархии». В ответ Заграничный синод постановил «прекратить административные сношения с Московской Церковной властью... ввиду порабощения ее безбожной советской властью, лишающей ее свободы в своих волеизъявлениях и каноническом управлении Церковью»3. Требуемую подписку дали лишь немногие иерархи, и среди них – глава Японской церкви, архиепископ Сергий (Тихомиров). Таким образом, в 1927 г. разделение РПЦЗ и Московской патриархии стало несомненным фактом. Первая претендовала на роль един­ственной юрисдикции, объединяющей всех русских православных людей в изгнании. При образовании она действительно включала в себя практически все территории, на которых существовали русские приходы. Однако с середины 20-х годов разгорелся конфликт руководившего Церковью Синода с двумя из четырех ее округов – Западно-Европейским и Северо-Американ­ским, которые стремились к самостоятельному устроению церковной жизни.

Наиболее последовательными были автономистские тенденции в Север­ной Америке, где православие имело особую, значительно более длительную историю. Основанная в конце XVIII в. валаамскими иноками Северо-Амери­канская епархия Русской православной церкви до революции объединяла подавляющее большинство православных в Америке, среди которых были не только русские переселенцы, но и крещеные местные жители, в особенности на Аляске и на Алеутских островах; в состав епархии входили также грекоязычные, арабоязычные приходы и воссоединившиеся с православной церковью бывшие униаты из Галиции и Карпатской Руси. Однако события 1917 г. вызвали у представителей иных народов – сербов, арабов, греков – желание обособиться от Русской церкви, результатом чего стал их переход в подчинение своим национальным патриархатам. Американское православие оказалось разбитым на множество юрисдикций, и русская епархия не могла более претендовать на всеобъемлющее значение на континенте. В результате конфликта с патриархом Тихоном, с одной стороны, и РПЦЗ – с другой, в 1924 г. было провозглашено самоуправление Северо-Американской епархии, переименованной в Американскую митрополию (Митрополичий округ). К началу второй мировой войны большинство русских православных в Америке принадлежало к Американской митрополии, формально признававшей юрисдикцию РПЦЗ, но фактически самостоятельной в своем управлении. Особняком стояли несколько архиереев, действительно преданных РПЦЗ. Кроме того, существовали немногочисленные приходы в юрисдикции, возглавляемые митрополитом Вениамином (Федченковым).

Японская православная церковь в отличие от большинства зарубежных образований РПЦ, объединявших русскую диаспору, состояла в большинстве своем из японцев. Она была единственной достаточно крупной национальной церковью, возникшей в лоне РПЦ. И ее деятельность на протяжении ХХ в. – это история попыток обретения самостоятельности. Отчетливо эта проблема обозначилась после революции.Непосредственным следствием революции стало полное прекращение финансирования из России, хотя до той поры материальная помощь была основным источником существования Японской церкви. Это привело к резкому сокращению числа священнослужителей, почти полному упразднению должности катехизаторов, закрытию духовной семинарии, функционировавшей с 1875 г., и т. д. И все же Японская церковь выстояла и, хотя и вынужденно, оказалась независимой в финансовом отношении от Русской церкви. Другим не менее важным следствием стала волна русской эмиграции в Японию. Конечно, она была далека от масштабов эмиграции в Европу и Америку. В Японии единовременно находилось не более 4–5 тыс. беженцев из России. Многие, особенно пережившие Кантоское землетрясение 1923 г., стремились перебраться из Японии в США, Австралию и другие страны. Это был новый фактор для Японской православной церкви – до того японским священникам во время войны 1904–1905 гг. приходилось окормлять лишь русских военнопленных. Столкновение с русскими единоверцами способствовало более глубокому осознанию национальной специфики японского православия, отделению его от русского. В городах, где образовались крупные колонии эмигрантов, – Иокогама, Кобэ, Нагасаки – сущес­твовали и отдельные русские приходы. Контакты с местными японскими верующим были минимальны.

Хотя гонения на православную церковь, начатые советским государством, сделали невозможными реальные контакты Русской и Японской церквей, митрополит Сергий продолжал настаивать на их каноническом единстве. Конечно, владыка понимал, что после революции Японская православная церковь жила независимой жизнью. В 1927 г. в своем докладе в Россию он писал: «Японская Православная Церковь будет весьма духовно утешена, если Московская патриархия, знающая уже ее самостоятельность во внутренних делах, так или иначе подтвердит эту самостоятельность и особым дарственным актом»5. Предоставление автономии не состоялось. В том же докладе митрополит Сергий подчеркивал, что Японская церковь «всегда мыслила и мыслит себя в лоне Московской Патриархии»6. Он продолжал изредка поддерживать с Москвой почтовую связь. Можно предположить, что для владыки Сергия, приехавшего в Японию в качестве помощника святителя Николая (Касаткина) в 1908 г. и с тех пор ни разу не бывшего в России и к 30-м годам полностью утратившего контакты с родственниками, переписка с митрополитом Сергием (Страгородским) была единственной связью с Родиной, и он ею дорожил. В мае 1944 г. в связи со смертью Страгородского владыка Сергий напишет: «Православная Церковь потеряла незаменимого вождя. Богословская наука потеряла выдающегося ученого. Отечество потеряло верного, пламенного патриота. Я лично потерял моего старого друга и отца».