Один русский каратист с поистине самурайской прямотой сказал мне как-то: «За то, как мы пропагандируем в России боевые японские искусства, японцы должны навсегда забыть про “северные территории”». Безусловно, это высказывание – преувеличение на грани гротеска, но определенная доля истины в нем есть. В формировании позитивного образа этой страны в России роль боевых искусств заметна и уже привычна. Так кажется нам сегодня, но насколько это ощущение верно? Чтобы ответить на этот вопрос, стоит ненадолго вернуться в прошлое наших стран и проследить, как влияла популярность боевых искусств – Будо и Будзюцу – на трансформацию общего образа Японии в России и влияла ли вообще. Попробуем разобраться также в том, какую роль в этой трансформации играла духовная составляю¬щая Будо и, прежде всего, синто. Тем более что один из создателей положи¬тельного образа японских единоборств американский исследователь Бусидо Уильям Гриффис говорил: «Каждый, кто хочет понять Японию XX в., должен понять ее корни, уходящие в почву прошлого». Думается, за сто лет, прошедшие со времен этого высказывания, его суть не изменилась.

Как известно, общее направление формирования имиджа Японии в России осуществлялось под воздействием как внешних, так и внутренних сил по двум основным сценариям: «живописная Япония» и «желтая опасность». Фундаментальное исследование на эту тему провел историк В. Э. Молодяков. Образ «живописной Японии» был смоделирован несколько раньше, чем начал формироваться образ «желтой опасности», – в 60–70-х годах XIX в. Первой крупной операцией японского имиджмейкинга за пределами Японского архипелага можно считать Лондонскую художественную выставку 1862 г., после которой «живописная Япония» навсегда поселилась в умах и фантазиях лучших европейских писателей и художников того времени, таких, как, Оскар Уайльд, Клод Моне, Винсент Ван-Гог, а вслед за ними покорила и большинство столиц Старого Света.

В Россию калька с европейской «живописной Японии» поначалу была перенесена вполне успешно (К. Бальмонт, М. Добужинский, В. Брюсов, Н. Гумилев), но непосредственная близость к дальневосточному соседу и последовавшая вскоре необходимость делить с ним «корейский огород» не позволила этой модели царствовать безраздельно. Творческое изучение внешней политики мэйдзийской Японии очень быстро привело некоторых известных художественных аналитиков конца XIX – начала XX в., прежде всего В. Соловьева, В. Брюсова и А. Белого, к осознанию того, что существует не пропагандируемая, но оттого не менее реальная – милитаризирующаяся Япония. Это, в свою очередь, привело к рождению совсем другого имиджа Японии: для Запада – карикатурного и умозрительного, а для России, – хотя нередко тоже лубочного, но вполне осязаемого образа «желтой опасности».

Полностью этот образ набрал силу и зажил своей особой жизнью во время и после русско-японской войны 1904–1905 гг. Однако первые труды отечественных ученых, посвященные феномену боевого японского духа Бусидо, естественным образом ставшего тогда частью «желтой опасности», появились еще до русско-японской войны. Тогда этот образ начал формироваться одновременно с обретением Японией военной мощи и проявлением империалистических амбиций. Русские японоведы так же, как и их наиболее прогрессивные европейские коллеги, рассматривали, казалось бы, внезапно возникший имидж Японии как великого восточного агрессора, как воплощение идеи панмонголизма в тесной связи с традиционными японскими культами и духовными началами, прежде всего, с синто, дзэн-буддизмом и неоконфуцианством.

Особое внимание было привлечено к деятельности англоязычных так называемых «буферов-пропагандистов» , разъяснявших суть происходящих в Японии перемен иностранцам. Нет ничего удивительного в том, что одним из первых таких имиджмейкеров Бусидо стал талантливый эссеист и почитатель японского духа Лафкадио Херн, навсегда оставшийся жить в Японии. Вместе со знаменитым пропагандистом японцем И. Нитобэ, с которым у них даже книги имели схожие названия (самое известное произведение Л. Херна – «Душа Японии», а культовый труд Нитобэ – «Бусидо. Дух Японии»), он рассказывал своим прежним соотечественникам о взглядах японцев на мир и разные проявления японского духа, непонятные для европейцев, на примере джиу-джицу. Практически одновременно с началом японо-китайской войны, в 1894 г. Херн обнародовал свой «Взгляд на Восток со стороны», в котором рассказывал о японской борьбе дзю-дзюцу (джиу-джицу), называя ее, правда, «юютсу» (youyoutsu). «Борьба Японии с Китаем… была таким же “юютсу”, в увеличенном только масштабе. В свою дипломатию и политику, в свое войско и флот японцы с успехом перенесли все приемы юютсу… Они нашли и тщательно отметили все слабые места Китайской империи» . Японцы, проведя ряд сильных ударов «по этому огромному рыхлому телу …, одолели противника» Более того, сила художественного воздействия «спортивной темы» на романтического англо-грека оказалась столь велика, что он, предвидя и великое экономическое будущее Японии, сравнивал путь к нему все с тем же образом: «Наверняка, промышленное джиу-джитсу выявит самые неожиданные результаты».

***

© А. Е. Куланов